Родина нового джаза — Горный Алтай

На прошлой неделе в Горно-Алтайске произошло событие, которое войдёт в историю отечественного джаза как выступление музыкантов, давших жизнь новому течению, которое я бы назвал bard-n-jazz (что-нибудь в этом роде, по образцу рок-н-ролла; возможен и вариант с bard&jazz — кому как больше понравится). А случилось это в четверг, 3 февраля. Могу ошибаться, конечно, но у нас в стране ничего подобного до сих пор не было. Если что, музыкальные критики меня поправят.

Помню, в студенческие времена на излёте «застоя» у нас был свой шлягер, который всегда звучал во время непродолжительных выездов за город, где-нибудь у костра, на берегу Финского, или по вечерам на «картошке». Песня была про чувака по имени Михайло, а называлась она «Женская логика». Там были в самом начале задушевные слова: «Убирайся! Ты до смерти надоел, Михайло!» Слушая совместный концерт Игоря Дмитриева, Романа Ланкина и Дмитрия Аверченкова на сцене Горно-Алтайского ДК, я невольно ловил себя на мысли: а как зазвучал бы наш студенческий шлягер в джазовой аранжировке, и насколько интереснее он бы стал по сравнению с оригиналом, звучавшим когда-то под гитару обардевшего Игоря Стесева?

Да, конечно, сейчас в Питере появился Billy’s Band (ничего подобного в наши студенческие времена там не было, правда, выступали Алексей Козлов, B.B.King, Олег Куценко, Тыну Найссоо, Владимир Чекасин, другие звёзды того времени), и в репертуаре Billy’s Band тоже есть похожая на бардовскую песню композиция «Где спит твоё сердце» (в московской «Точке» я с чувством искреннего сострадания смотрел, как девушки плачут навзрыд под эту замечательную песню) — но всё же там, в «Женской логике», настроение было совсем иным, и оно просило бы другого джаза.

Тоска, выраженная Романом Ланкиным в песне на стихи Варлама Шаламова, заставила изменить отношение к авторской песне у тех, кто пришёл на концерт случайно и до сих пор не находил особой разницы между «Синим платочком» и «Домбайским вальсом». В других же вещах, пытаясь как можно точнее передать состояние своей души, Роман изображал звучание трубы, и в этом слышалось предвосхищение джаза, который должен в конце концов прийти в авторскую песню. Времена часто возвращаются, и в настроении песен Романа Ланкина угадывалось подзабытое настроение композиций, с которыми выступал когда-то в стиле «фанки» неповторимый трубач Ли Морган.

«Сегодня слушает он джаз, а завтра Родину продаст», — была такая пропагандистская шуточка при Хрущёве. Ничего, друг, давай присядем и дадим спешке пройти мимо, как говорят в таких случаях рассудительные монголы. Пришло время — и в смутные 90-е годы Родину кинулись распродавать оптом и в розницу те самые комсомольцы, которые при Хрущёве гоняли стиляг, крутивших джаз «на костях» (потому что винила «на это» у власти не было, и записывать приходилось на проявленных рентгеновских снимках).

Власть всегда нас презирала. Когда читаешь рассказ «Трали-вали» Юрия Казакова, то начинаешь понимать, что нет никакой разницы в откровенном презрении к народу со стороны проводников сталинских, хрущёвских или совсем недавних гайдаровских реформ. Настроение горестного блюза, выраженное в рассказе Юрия Казакова, было в российской деревне как тогда, так и теперь. Джаз потому и не любили в коридорах власти, что он всегда был слишком свободен, под него трудно маршировать, ещё труднее «оттягиваться», и если бы вдруг нашёлся смелый человек, чтобы взять и исполнить на том же саксофоне нечто «патриотическое» — это выглядело бы издевательски.

В середине песни, которую мы затягивали от души в студенческие времена, есть строчка, улетающая куда-то выше всяких контрапунктов: «Убирайся, пока цел, Михайло!» Это была кульминация, высшая точка полёта, после чего начинался медленный спад. И я хорошо помню, как однажды Игорь Стесев при показе своей коллекции «пластов» вертел в руках свежий альбом Збигнева Намысловского и говорил о бардовской песне, которая ищет себя где-то между бибопом и фри-джазом, чем как раз и занимался польский коллектив.

А вскоре меня занесло между делом на Аккем, и там начальник спасательного отряда Валерий Якубовский отжигал на гитаре где-то на грани американского блюза и чисто русской авторской песни. Репертуар был настолько широк и разнообразен на фоне обязательной в таких случаях «мамани», что его было бы никак не запомнить при всём желании, а вот про лошадь, которая случайно забрела в великосветский салун, я не забуду уже никогда. И, вспоминая тот давний концерт, я спрашиваю себя: а как бы зазвучал на сцене Горно-Алтайского ДК знаменитый припев со словами «Мы с тобой давно уже не те», и что вытворял бы Игорь Дмитриев, желая выразить тоску об уходящем времени? Тому, кто читал «Дом для бродяг», не надо лишних слов, достаточно старых добрых мелодий, и вместо пароля: «Take Five!»

Чтобы лучше понять всё, что показывали на сцене Горно-Алтайского ДК Игорь Дмитриев и Роман Ланкин, недостаточно одного лишь желания просто «послушать». Живя джазом, становились классиками своего времени такие мастера лирической прозы, как Юрий Казаков и Василий Аксёнов, Виктор Конецкий и «последний романтик» Олег Куваев, у которого герои колымских рассказов жадно слушают через транзисторы долетающий из Канады джаз, в его прозе звучит «печальная труба странствий», и вместе с его героями ты заново слышишь болгарского джазового музыканта Карадимчева. Время «оттепели» начала 60-х продолжалось на сибирских просторах гораздо дольше, и когда зазвучала под занавес концерта макаровская песня «А я еду за туманом», всё предыдущее показалось всего лишь репетицией к тому, что нас ждёт завтра.

Джаз играют сегодня по всему свету, и когда bossa-nova, не говоря о бразильской самбе, начинает звучать в Горном Алтае, - этим уже не удивить. И точно так же перестают удивлять джазовые стандарты, которые исполняются, как и положено, по нотам. А разве можно расписать jazz по нотам? Его нет и не может быть там, где не остаётся места для импровизации. Мне показалось, что bossa-nova была всего лишь поводом для встречи двух музыкантов, один из которых заскучал в авторской песне, а другой устал от тех самых джазовых стандартов, к которым привыкла публика.

До сих пор джазовым коллективам недоставало глубины в текстах представляемых композиций. В самом деле, что можно припомнить сегодня навскидку, кроме классических вещей Микаэла Таривердиева? С другой стороны, авторская песня оставалась недостаточно музыкальной, если можно так выразиться. Гитара стала как-то приедаться даже любителям бардовских фестивалей (нормально, да: сидеть и слушать два дня гитару, заранее зная, что второй Агибалов на сцену не выйдет).

Горный Алтай, становясь с каждым годом всё более фестивальным, обретает среди поклонников бардовской песни славу земли обетованной, где могут собираться близкие по духу люди, знающие, что таких мест почти не остаётся на земле. Когда-то собирались на Тянь-Шане, Памире и Кавказе, но теперь там стало неуютно, и не получается всякий раз выставлять оцепление, чтобы оградиться от своенравных хозяев. А здесь, в Горном Алтае, подготовлена на редкость благодатная почва, и кто, если не Игорь Дмитриев, должен был оказаться в нужное время и в нужном месте?

Общаясь со зрителями, Роман Ланкин рассказывал о своих друзьях, живущих в Горном Алтае, больших поклонниках авторской песни, говорил о том, что любит бывать в здешних краях, и все понимали, что в числе лучших его друзей — Степаныч, бессменный организатор бардовского «Зелёного рая». Люди едут туда, чтобы взгрустнуть о старых добрых временах, вспомнить всё лучшее и помечтать. Правда, в последние годы «Зелёному раю» стало чего-то недоставать, и, как мне кажется, для начала это рояль Игоря Дмитриева, который не должен больше стоять где-то далеко в кустах. И вряд ли пришлось бы Роману Ланкину на новом фестивале в который раз изображать собственными голосовыми связками трубу из джаз-бэнда, когда вживую могла бы сыграть вместе с ними Екатерина Хрипунова из Новосибирска.

Чем же заканчивалась песня негритянки, которую мы любили петь в студенческие времена? Храня в своём сердце глубокую любовь к другу, героиня предупреждала: если тот уйдёт от неё «хоть на два дня», мало ему не покажется. Она уверяла: «На крае земли твой сле-ед отыщу, а вот так-то милый мой, Михайло!» Хорошая была песня о настоящей женской любви, и есть надежда, что в один прекрасный день она зазвучит уже не так, как в прежние времена, под гитару, а в ритмах пронзительного блюза, и совсем по-новому зазвучат в горах Алтая известные всем «Атланты», «Облака», «Люди идут по свету», «Мой друг рисует горы», «Дожди», а «Снег» уже прозвучал…

На фотографии: в окрестностях Актру, где впервые зазвучал bard&jazz