Вячеслав Торбоков: «Нет ничего случайного...»

Родился в 1956 г. в с.Шайгарта Шебалинского района. В 1979 г. окончил Новоалтайское художественное училище, а в 1988 году - факультет станковой живописи Московского государственного художественного института имени В.И.Сурикова. Активно участвует в республиканских, региональных и всероссийских выставках. Член Союза художников России. Его произведения находятся в фондах Национального музея им. А.В.Анохина, а также в частных коллекциях России и Дальнего зарубежья.

	Портрет Г.И. Чорос-Гуркина	Портрет Алексея Калкина

Выставочный зал в детской художественной школе украшают работы Вячеслава Торбокова. Эту экспозицию, открывшуюся более месяца назад, художник  скомпоновал из работ разных лет. Некоторые пришлось выпросить из частных коллекций, что-то - из фондов республиканского музея. 

— Вячеслав, Ваша выставка напоминает скорее констатацию факта: "я - художник", чем подведение какого-то итога в очередном творческом этапе. Вы даете какую-то оценку самому себе?

— Мне очень хочется движения вперед, а какой-то внутренний застой кажется неприемлемым. Однако в отличие от многих людей, умеющих строить планы, я никогда не загадываю. Возможно, в чем-то я человек неконструктивный и в обычной жизни разбираюсь не так хорошо, но в своём мире, в мире искусства, я делаю то, что мне нравится. Вероятно, только в будущем мне предстоит как-то выработать свой стиль, который пока еще не имеет четкости. Что касается оценки своего творчества, скорее всего я нахожусь в числе тех, кто себя со стороны видит плохо, хотя мне кажется, что сильные и слабые стороны своего творчества я все-таки знаю, и свой уровень осознаю... Эта выставка была откровением для некоторых моих коллег, имевших слабое представление о моем живописном творчестве. Занимаясь книжной графикой и оформительской работой, а также пребывая некогда на должности председателя республиканского Союза художников, на самом деле я никогда не прекращал заниматься главным - своим творчеством. Были периоды взлетов и неудач, но теперь я понимаю все больше, что ничего случайного не бывает...

— Много было "неслучайных случайностей" в Вашей жизни?

— Ну, например, поступление в художественный институт имени Сурикова. По окончании училища я приехал в Шебалино и работал в художественной мастерской над лозунгами, транспарантами, даже ночами мы занимались тогда оформительской деятельностью... У меня были, конечно, свои мечты, но я даже не предполагал, что мне так повезет, и я когда-нибудь смогу поступить в такой институт! Однажды по телевизору показали передачу, которая была посвящена Илье Сергеевичу Глазунову. Он сидел на ступеньках этого института, где преподавал, и рассказывал, что собирается своих студентов везти на БАМ, ближе к народу, а потом в итоге этой поездки состоится выставка работ студентов. Я с завистью подумал об этих студентах, и о том, что вот мне-то в деревне ничего "не светит"... А потом получилось так, что я оказался в этом институте, и сидел на тех самых ступенях, и видел отчетную выставку учеников  Глазунова с БАМа...

— Легко ли материализовалась мечта?

— Поступать было очень тяжело. Но... помогали обстоятельства и определенные люди, которые тоже не были случайными. На этой институтской лестнице я встретился с барнаульцем Сашей Кузнецовым, с которым мы учились на разных курсах художественного училища и были знакомы. Он поступал уже в пятый раз, и думал, что с первого раза невозможно поступить, поэтому меня всерьез как конкурента не воспринял. Но мы поступили в тот год вместе. Он явно считал себя талантливее и способнее. Его советы бывалого абитуриента, которые он давал нехотя и не без ехидства, мне пригодились. Так я выведал у него тему сочинения - Саша уже обо всем знал. Одна из них была по Достоевскому, которого я хорошо знал и который мне очень близок, и сочинение по "Бедным людям" было написано на четверку. В итоге экзамены по специальным предметам я сдал на пятерки, оказался в числе лучших и успешно поступил... Хотел идти в мастерскую "портрета", написав еще раньше заявление, что хочу учиться в мастерской у Глазунова. А потом выяснилось, что Глазунов не брал девушек, считая, что женщина не может быть художницей, и не брал нерусских. Я прошел по конкурсу, но мне сказали, что меня не берут, уже обратив внимание на мою национальность в паспорте. Оказалось, что некоторым даже сама национальность "алтаец" была неизвестна. Меня вычеркнули, так я попал в мастерскую станковой живописи и учился у прекрасного художника - профессора Дмитрия Константиновича Мочальского...

— Обидно было, что к Глазунову не попали?

— Я обиделся вначале, ибо был воспитан в духе интернационализма, и так получилось, что общения с русскими у меня было больше, чем с алтайцами. А потом я не пожалел об этом. Глазунов - фигура одиозная... Мастерская Мочальского была  наиболее демократичной. Я очень рад, что учился у него.  Он был сложный старик, но учиться было очень интересно. Само общение с ним, атмосфера были действеннее лекций. Он особо и не учил, а больше говорил, вспоминал выдающихся художников, с которыми общался. Рядом была мастерская Глазунова, я заглядывал иногда туда, наблюдал, как идет обучение. Он отдавал предпочтение старой академии в обучении, и в его мастерской чувствовался дух обособленности. В конце концов я был рад, что туда не попал. 

В институте я видел студентов со всего света - из Италии, Франции и прочих стран, кроме разве что США. Общение было интереснейшим! А чего стоили выставки, на которых удалось побывать... Крупнейшие музеи привозили картины, мы отстаивали очереди, чтобы их посмотреть. Я видел Дрезденскую галерею, побывал на выставке картин из коллекции авантюрного Хаммера. Видел работы Тициана и шедевры импрессионистов, которые раньше встречал только в художественных альбомах. 
Наши практики проходили в разных местах России. Мы были в средней полосе России, в старинном русском городке Гороховце, потом на Севере, в Великом Устюге. Потом на юге... Естественно, северные и южные краски отличны друг от друга. На Черном море наша база располагалась в Керчи. Первый раз я увидел море именно тогда. А еще побывал в Болгарии, мы объехали всю страну в течение месяца! Меня отправили туда в числе лучших студентов на творческую практику.

— А в то время уже было понимание, как Вам повезло, что Вы именно там выучились?

— Тогда я это недооценивал, считая, что это - само собой, а теперь могу сказать, что очень благодарен судьбе. Мне очень крупно повезло! Учеба там повлияла  на кругозор и интеллектуальный уровень... Поэтому, когда говорят, что вот учеба в подобных заведениях не только не помогает, но и "портит" самородный талант, я с этим не согласен... Мне Мочальский предлагал там остаться. Москва - прекрасный город, но очень шумный и суетливый. Я рад, что вернулся. Алтай должен принять тебя энергетически, одним словом, нужно здесь "прописаться", чтобы творить, чтобы стать своим. На это нужны десятилетия. Если б я жил в Москве, и приезжал сюда работать "налетами", то, скорее всего, не стал бы ни российским художником, ни алтайским. 
— А что было после института?

— После его окончания я приехал сюда и пять лет прожил в комнате, в коммуналке, которая принадлежала художнику Танышу. Он был учеником Гуркина, учился в Ойротской художественной школе, хорошо знал Гуркина, он в этой коммуналке всю жизнь прожил, а потом перебрался в свою мастерскую, не выдержав соседства коммунальных старушек. После московского общежития со всеми условиями я был в ужасе от этой коммуналки, в которой поселился, но у меня не было выбора. А потом мне пришлось освободить ее и переехать в мастерскую, ранее принадлежавшую художнику Запрудаеву. Я жил там несколько лет, пока мне не помогли с жильем родственники. Ребята попросили возглавить Союз художников, и я там проработал два срока. Со стороны кажется, что руководить общественной организацией  легко, но это не так. Я до сих пор не могу "встать на рельсы" и полностью включиться в творческий процесс. 

— Когда начали преподавать?

— Когда я еще закончил училище, у меня была идея открыть студию в Шебалино. Но, к сожалению, я не нашел поддержки у местного руководства и пришлось всех распустить... Когда меня пригласили в студию художественной школы преподавать взрослым людям, я отказался вначале категорически. Но потом все-таки стал заниматься с ними. Заставили любопытство и авантюризм. Я начал работать, зарплата была мизерная, объяснять одно и то же приходилось по многу раз каждому. Я проработал два года вместе с нашей художницей Еленой Андреевной Корчугановой, и мы выпустили одиннадцать женщин. Сегодня студия продолжает свою работу, и я понимаю, что это преподавание многое мне дало. Студия меня заставила рисовать, а до этого я уделял мало внимания рисунку, ведь работа над этюдами на природе производилась сразу красками...

— А с детьми было не проще? 

— Сначала было сложно, но теперь я понимаю, что школа мне много дает. То, что я здесь, - тоже далеко не случайность. Раньше опыт и интуиция преобладали, а в связи с преподаванием я перелопатил массу теоретического материала, который мне пригодился. С детьми у меня хороший контакт. Я рассказываю им все то, что может пригодиться, если они пойдут в художественное училище. Я вижу, когда у ребенка есть природный дар, ведь, например, колористический дар - очень редкий. У меня есть такие дети, и это очень радует...  И когда они вдохновляются, то такие вещи делают! Несколько моих учеников - победители республиканских конкурсов детского творчества, а в этом году у меня двое ребят - Роман Рогачевский и Дмитрий Маркин - получили президентские гранты... Но даже самым одарённым я не даю на будущее советов, чтобы они связали жизнь с искусством. Я говорю им, что искусство тернисто, и драматических ситуаций предостаточно на этом пути, и каждый должен выбирать для себя только сам...

— Вячеслав, наверное, наша встреча сегодня, в день рождения Чорос-Гуркина, тоже не случайна. Его портрет, представленный на выставке, знаком многим и многим... Как он был написан? 

— Я договорился с музеем, что напишу его портрет. Мне сказали, что если понравится, то они его возьмут. Я посмотрел фотоархив и выбрал одну фотографию, на которой он в несколько театральной позе. Я писал его, но так и не закончил. Потом случилось мероприятие, посвященное Гуркину, и портрет понадобился. Мне нужно было еще дописать детали, но его забрали, а потом прошло время и я... охладел. Мне заплатили за работу две тысячи, и я относился к ней больше как к заказной. 

Несколько отступая, скажу о том, что многие люди видят Гуркина с трагической, с драматической точки зрения, вспоминая о тех страданиях, что выпали на его долю. Но с моей точки  зрения он прожил жизнь счастливого человека. Он занимался любимым делом, перед тем как ехать в Санкт-Петербург, судьба подарила ему встречу с Анохиным... Помните, как  Ломоносов и Суриков добирались до столицы? Гуркин, наверное, тоже долго добирался. Это было сродни подвигу! А то, что ему повезло учиться у самого Шишкина... Как-то он писал своим детям в письмах: "Моя жизнь как сказка продолжается..." Судьба дарила ему встречи и общение с выдающимися людьми, с учеными, которых он принимал в своей усадьбе, уже здесь. Это сейчас картина его жизни видится многим очень разрозненно, а он сам был очень цельным человеком. Он добился большого успеха в жизни, ему везло... Поэтому на портрете мне очень хотелось изобразить его победителем, который выше всех невзгод жизни. Мне нравится, когда в портрете "высвечиваются" лучшие качества человека. В этом плане мне понятен Веласкес. У него - портреты карликов, которых он изображает не как уродцев, а как людей с достоинством. У них гордые осанки, они представляют царский двор... Я не ожидал, что портрет Гуркина будет столь популярен. Однажды я его отправил на региональную выставку по совету Сергея Дыкова, и после нее портрет был включен в каталог, потом попал на российскую выставку, а затем в числе лучших работ опубликован в журнале "Художник", в юбилейном выпуске. Кто-то не приемлет эту работу, но она уже много где "засветилась" и стала публичной, а я думал, что она будет случайной в моем творчестве...

— А портрет художника Таныша  не был случайным?

— Наверное, эта работа тоже не была случайной... Этот портрет многим нравится больше, чем портрет Гуркина... Его оценил как-то покойный ныне, бывший министр культуры Валерий Иванович Чичинов. Мы встретились с ним совершенно неожиданно, и он провел аналогии этой работы с портретом Достоевского, который написал Перов. Мне было приятно, что он запомнил эту работу и нашел какие-то параллели, ведь ко всему прочему он хорошо разбирался в истории искусства... А портрет этот был написан так. Я попросил как-то разрешения у Таныша написать его портрет, не ожидая, что он очень ответственно отнесется к этому. В тот день, когда он должен был мне позировать, я пришел и увидел его преобразившимся: свой единственный пиджак он выстирал, а выразительную седую гриву подстриг... И хотя я очень пожалел о том, что он так поступил со своими волосами, меня чрезвычайно тронуло такое отношение. Единственное, что я добавил, - шарф... Он позировал мне, мне было интересно и само общение с ним, и работа над портретом. Очень жаль, что после этого талантливого художника сохранилось очень мало творческого наследия.

— Вы интересуетесь последующей судьбой своих картин, когда их кто-то приобретает?

— У меня не было таких случаев, чтобы мне вернули картину обратно. Я иногда интересуюсь, и рад, потому что все эти работы остались у тех, кто их купил. Один случай, правда, был, когда пытались вернуть картину. Но человек пришел сразу и сказал, что она "не подходит к обоям"... А однажды мне пытались заказать пару картин, чтобы они "подошли" к дверям и вписались в дверные проемы. Я счёл это забавным и отказался...
Сейчас я очень верю, что моя лучшая картина впереди. В моей жизни были и есть интересные встречи, которые очень обогащают творчески, и я очень благодарен судьбе за это. Недавно, например, состоялась встреча с талантливыми художниками из клуба "Акварель" в Майме, а на днях - с драматургом, режиссером нашего театра Николаем Паштаковым, которая, я думаю, тоже не случайна... Жизнь непредсказуема, но при всех ее сложностях она все-таки прекрасна.

2007, январь.