2. Пётр Столыпин: «Сибирь как бы призвана сменить Европейскую Россию…»

(Начало здесь) 

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОПРОС, который достался нынешним властям в наследство от большевиков, при Столыпине отходил на второй план перед масштабами совсем иных задач. Российский премьер гасил беспорядки 1905-1907 годов открытием новых предприятий и переселением безземельных крестьян в Сибирь и на Дальний Восток. Что же теперь? Сибирь вымирает – и это радует нынешних хозяев Кремля: чем меньше народу на восточных окраинах страны, тем меньше государственных затрат на их содержание и тем больше доходов у друзей-олигархов, особо приближенных к Кремлю. Правда, есть немного национальных окраин, которым вымирание пока не грозит, и там полицейскому государству приходится с тупой последовательностью проводить свои «зачистки».

Нынешние демократические дятлы самых разных полётов и оперений могут долго твердить, оправдывая зверства «силовиков», про царскую Россию как «тюрьму народов» – им дали этот флаг в руки идейные предшественники, Ленин-Сталин. Демократия для них – всё «общечеловеческое», даже то, что во вред собственной стране. Им всё равно, о чём трезвонить – о пожаре мировой революции или новом мировом порядке. Коммунисты депортировали в Сибирь целые народы, их списки чудовищны, при этом миф о «тюрьме народов» оживал с каждой новой депортацией. И точно так же нынешние «общечеловеки» скучают, когда на карте страны нет новых «горячих точек».

Горбачёв, затевая в конце 80-х свою «перестройку», едва ли представлял, чем она обернётся. «Население Европейской России с 80-х годов увеличилось к настоящему времени на 35%, а средний чистый сбор всех хлебов с десятины увеличился за то же 20-летие всего на 18 процентов», – переживал за судьбу своего Отечества премьер-министр Столыпин сто лет назад. А что же в итоге 20-летия так называемых «рыночных реформ» нашего времени? По миллиону убывающего населения каждый год, развал производства и миллиарды сибирских нефтедолларов, беспрерывно утекающих за рубеж.

В условиях сырьевого капитализма властям не нужна крестьянская Сибирь, им куда выгоднее сдавать наши земли в аренду, а коренных жителей вытеснить «вахтовиками». Об этом они пока ничего не говорят, но дело идёт именно к тому, и госкорпорация на востоке страны, неподконтрольная никому, кроме Путина, – только первая ласточка. Нужна ли России такая власть? И есть ли в стране политические силы, способные продолжить сибирскую политику Петра Столыпина? Прежде чем ответить на эти вопросы, надо для начала вспомнить всё, чем жила страна сто лет назад.



В СВОЕЙ «Записке» 1910 года Пётр Аркадьевич выделяет особую главку: «Горный Алтай», и его интерес к национальной окраине тогдашней Томской губернии далеко не случаен. «Лучшую часть земельного запаса всей Западной Сибири составляют, бесспорно, земли Кабинета Его Императорского Величества, поступившие под переселение по Высочайшему указу 19 сентября 1906 года», – сообщает российский премьер-министр. И далее он пишет о том, что из обширного, в 40 миллионов десятин, Алтайского округа, за вычетом 18 миллионов десятин, отданных крестьянам ранее, и около 3 миллионов десятин, поступивших под переселение, и за исключением не подлежащих действию закона 1906 года лесов и горнозаводских площадей, «свободное для колонизации пространство останется лишь в виде занадельных отрезков от землеустройства старожилого населения и в пределах Горного Алтая, заключающего в себе приблизительно 13 миллионов десятин, при ничтожном пока количестве населения».

Приступая к земельной реформе в национальных окраинах России, Столыпин прекрасно понимал: «По отношению к инородцам Сибири – задача несколько сложнее». В своё время слишком много земель отошло в пользу Сибирского казачьего войска, в том числе на Алтае. Не сказать, что они пустовали, но, с другой стороны, никто не взялся бы утверждать, что казаки были лучшими из всех землепашцев Сибири. К тому же остро вставали проблемы, связанные с возрождением скотоводства.

К тому времени на юге европейской России пастбища были распаханы под пшеничные поля, и овцеводство оказалось в убытке. «Вся ежегодная дань, платимая нами теперь скотоводам Австралии, превышает 51 миллион рублей, – сокрушался российский премьер-министр. – От этой дани освободить Россию может только Сибирь». В отличие от нынешних компрадоров, безразличных к тому, какая баранина у нас на прилавках – аргентинская или австралийская – правительство Столыпина искало выход внутри страны. И если в поставках дешёвого хлеба на экспорт Сибирь могла конкурировать во вред европейской России, то в скотоводстве такого нежелательного соперничества премьер-министр не усматривал. Он ещё тогда провозгласил: «Сибирь как бы призвана сменить Европейскую Россию...»

Но как выстроить земельные отношения, при которых сибирские инородцы считали бы себя на равных с переселенцами? Для того и предпринял премьер-министр свою экспедицию в Степной край и Томскую губернию в 1910 году. Он убедился: не может быть и речи об «урезании» казачьих земель, тем более недопустимы любые попытки властей ущемить в правах сибирских инородцев – иначе война... Из своей сибирской поездки Столыпин окончательно вынес твёрдое убеждение: поможет только  частная собственность на землю и свободный рынок купли-продажи всех земель, в том числе казачьих и принадлежавших на Алтае до недавнего времени царю Николаю Второму.

Столыпин предлагал на казачьих землях «отвести желающим оседлости киргизам постоянный надел в размерах, не превышающих 15 десятин на мужскую душу, который они могли бы выкупить у войска в определенный срок». Волевое изъятие земель было бы невозможно, но такой выгодный бизнес, как торговля скотом, предоставлял степным скотоводам реальные возможности для выкупа земель. «Обеспечивая интересы киргизов, эта мера не может причинить и войску какого-либо ущерба», – настаивал Пётр Столыпин. 

На снимке:  семья столыпинских переселенцев в алтайской деревне Чергачак



ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ шли в Сибирь для того, чтобы работать там и обустраивать безлюдные территории. В отличие от того, что происходило в Северной Америке на землях индейцев с приходом янки, у нас в Сибири складывались совсем другие отношения и, как предлагал российский премьер, «было бы чрезвычайно желательно облегчить для переселенцев аренду земель у киргизов». Позднее, в советские времена, о такой деликатной теме даже не вспоминали, и, например, в Целинном крае не осталось ни одного живого места в степи, а кукуруза добралась в своём «победоносном шествии» даже до Якутии.

Переход в начале ХХ века части кочевых земель в руки переселенцев, по свидетельству премьера П.Столыпина, не разорял киргизских хозяйств: «Им оставляется земли столько, сколько владеют помещики средней руки в чернозёмных русских губерниях». За период с 1905 года, в который Пётр Аркадьевич успешно подавлял революционные беспорядки, переселение в Степной край принесло несомненную пользу кочевникам. Цены на скот поднялись в Степном крае за это время на 50%. Что же касается  аренды земли, то она 3-4 годами ранее предоставлялась в первый год аренды – даром, во второй год – по 25-30 копеек с десятины, в третий – от 75 копеек до 1 рубля. «Теперь же в Омском уезде киргизы берут с переселенцев в первый же год аренды от 1 ½ до 3 рублей с десятины», – с удовлетворением констатировал российский премьер.

Продажа земли тоже не стояла на месте: если в самом начале столыпинского переселения брали на территориях, прилегающих к железной дороге, от 40 до 60 руб. за десятину, то в 1910-м стали продавать уже по 80 и по 100 рублей. Кроме того, с переселенцами пришли сельхозмашины и инвентарь, прежде всего – сенокосилки, которые «служат уже известным противовесом сокращению земельного простора», по образному выражению Столыпина. Подводя итог своим дорожным впечатлениям, он уверенно говорит: «Что касается инородцев Сибири, то переселение их теснит, но не обездоливает».

Большевикам, которые нагнетали истерию в умонастроениях тогдашнего общества своими воплями об «угнетённых народах», Столыпин предлагал успокоиться: «Общим для всех степных областей и ясным признаком роста благосостояния киргизов является высокий в настоящее время процент ежегодного прироста киргизского населения – 2,3%, тогда как по всей России он ниже 2%». Говоря о масштабах начатого им переселения на Восток, российский премьер утверждал: «Таков естественный ход вещей. Киргизы не могут вечно оставаться кочевниками».

В решении национальных проблем государство обязано создавать такие условия, при которых каждый народ смог бы чувствовать себя на равных со всеми другими. Исходя из этого принципа, Столыпин возражал защитникам «угнетённых народов», в частности, кочевых народов Сибири и Степного края: «они вознаграждаются тем, что остающаяся у них земля впервые получает рыночную ценность». Он отвергал беспочвенные обвинения в его адрес по поводу политики «великорусского шовинизма» на восточных окраинах: «Непосредственные впечатления нашей поездки говорили, что до сих пор переселенческая организация скорее поступалась интересами переселения в пользу кочевников, а не наоборот. В Павлодарском уезде… почти все русские посёлки оказались отрезанными от пресных озёр, оставленных всецело киргизам». И таких примеров у него было во множестве. 

C переселенцами пришли сельхозмашины и инвентарь, прежде всего – сенокосилки, а также конные молотилки с приводом

 

В ПУТЕВЫХ ОЧЕРКАХ Вячеслава Шишкова «По Чуйскому тракту» есть эпизод его встречи и разговора «за чашкой калмыцкого чая, сваренного с молоком, солью и талканом» с главным из алтайских предпринимателей того времени – Аргымаем Кульджиным. «Он человек начитанный, богатый, предприимчивый. Не раз бывал в Питере, – представляет его автор «Угрюм-реки». – Он владеет огромными табунами лошадей. Он желал бы поставлять для сибирских частей русской армии особой породы лошадь, выносливую в горных переездах, приспособленную к суровым зимам. Для этого ему нужны хорошие производители из главного коннозаводства и 20.000 десятин земли. Производителей ему дали, в земле же он получил полный отказ».

Шишков рассказывает о проблемах в землепользовании на царских кабинетских землях. Его поездки по Горному Алтаю совпадали по времени со столыпинскими реформами. Указ от 19 сентября 1906 года закрепил права на недра за Кабинетом, а за земли Алтайского округа, которые переходили в казну от Кабинета, государственное казначейство должно было уплачивать Кабинету вознаграждение в размере 22 копеек с десятины удобной землиежегодно, в течение 49 лет, т.е. до 19 сентября 1955 года. Шишков об этом, правда, не пишет – но это есть в примечаниях к «Записке» Петра Столыпина, переизданной в Барнауле в 2011 году.

«Кабинет оставил за собой лесные массивы и около 10 млн десятин земельных угодий», – сказано там же, в примечаниях. Вернувшись к столыпинскому упоминанию о «пределах Горного Алтая, заключающего в себе приблизительно 13 миллионов десятин», мы увидим, что земли Горного Алтая при Столыпине остались почти неприкосновенными для его реформ, и ими по-прежнему распоряжалась царская семья. Эти уточнения помогают нам лучше понять слова Аргымая:

– Поеду в Питер хлопотать, – говорит он, посматривая на меня умными, с огоньком глазами. – Ежели откажут на Алтае дать, по Иртышу просить буду. Ежели и там не дадут, весь скот за границу угоню, в Монголии жить буду, либо всё брошу, закончу, стану без дела жить...

На вопрос, как живётся его народу, Аргымай ответил, что житьё стало плохое. Кабинет обвёл всех межой, лишил простора. Жить стало трудно. Нашему народу надо много земли – у нас скота много. Скот от бескормицы падает. Первая причина – в его народе не привыкли сено заготавливать, скот на подножном корму ходит. Вторая причина – леса не дают, коры драть нельзя, а скоту необходим тёплый хлев: в долине большие ветры живут, лес обязательно надо калмыку, а запретили брать.

А третья, самая главная – скотогоны десятки тысяч скота перегоняют по алтайской земле из Монголии. «Мало ли сколько кормов съедят, сколько травы стопчут… – говорит Аргымай. – Надо другой путь избрать для прогона. Хотя бы на Катунь. Там и скота меньше и земли больше. Это можно доказать цифрами». На вопрос – а что, если б правительство всем алтайцам дало бы общую площадь земли и сказало бы: «Вот вам земля, как хотите, так и устраивайтесь» – Аргымай без сомнений ответил: «Это было бы очень хорошо».

В отличие от зайсанов, не желавших видеть табунщиков и чабанов собственниками земельных угодий и пастбищ, Аргымай видел в зарождении нового, свободного класса большие выгоды для всего народа. Шишков рассказал о другой встрече – с толстым, ленивым зайсаном, который на вопрос: «Раньше лучше было?» – тоже без сомнений ответил: «Известно, лучше. Раньше – куда хочешь гони скотину, запрету не было, вся земля была наша. А теперь одним обществам хорошие куски попали, другим худые. Раньше равнение было. Кто на плохом корму – в хороший гнал, к соседям. Те не препятствовали. Лучше было бы всему нашему народу сообща отмежевать сколько есть нашей земли».

Словом, зайсан высказался за полную и всеобщую уравниловку – как и нынешние председатели СПК, из бывших «красных директоров» или колхозных председателей. Почему логика нынешних «общинников» в точности совпадает с логикой зайсанов, которые сто лет назад противились реформам Петра Столыпина?Что побудило российского премьера упразднить власть зайсанов в ходе проведения реформ?

Вячеслав Шишков приводит «особое мнение» видного кабинетского агента, бывшего земского статистика, с которым встретился в Улале. Внутринадельное размежевание земель в бывших алтайских дючинах имеет как положительные, так и отрицательные стороны, признал чиновник. Но положительных больше. «У зайсанов огромная власть. Зайсан имеет полное право пустить на землю его рода за деньги, за водку русских переселенцев. Примеров таких сколько угодно. Таким образом, инородческая земля расхищалась за счет обогащения одного лица, зайсана. С наделами это исчезает...» Для нас это крайне важное свидетельство, подтверждающее правоту Столыпина в вопросах нового землеустройства в том числе для таких национальных окраин, как Горный Алтай.



ПОНЯТНО, что зайсанам «раньше лучше было»: любой из них, не довольствуясь своим пастбищем, своей долиной, беспрепятственно гнал свой скот в любое, не принадлежащее ему пастбище. И пострадавший от потравы не смел пикнуть: богач сживёт его со свету. «Теперь этого не может быть, – свидетельствует Вячеслав Шишков. – И понятно, почему богачи всячески противятся введению новых порядков». Как, впрочем, и через сто лет после Столыпина аграрные бароны районного уровня всячески противятся выходу крестьян из «общины».

Шишков убедился: свободных земель в Горном Алтае больше нет. Вся земля, ушедшая в наделы, передана Кабинетом казне. Вот его свидетельство о том, как могли бы развиваться столыпинские реформы дальше: «Казна будет выплачивать Кабинету за каждую десятину по 22 копейки в продолжение 19 лет, конечно, взимая эти деньги с новых владельцев, затем следующие 19 лет на тех же основаниях население будет выкупать у казны землю в собственность». По всем данным, где-то к 1950 году окончательное и безвозвратное закрепление нового класса алтайских фермеров-скотоводов на собственной земле должно было завершиться.

Кабинетский чиновник признавал: кочевник до последнего времени не привязывался к какому-то одному месту в горах. Он кочевал со своим скотом, приноравливаясь к тем или иным обстоятельствам. «Теперь же этого сделать нельзя. Та долина, тот луг, куда он и его предки из года в год летовали, отошли другому обществу». Это во-первых. А другая трудность – когда приходится гнать табуны и отары «по чужим пастбищам, которые, строго говоря, чужими не были», но были общими. Как теперь быть? Совсем недавно это могло бы казаться невероятным, рассказывал кабинетский чиновник, но некоторые из чабанов «начинают, присмотревшись да подумавши, понимать и благотворность новых порядков. Беднота начинает понимать».

Столыпина обвиняли в насильственном разрушении крестьянской общины, но он оказывался прав в том числе здесь, в Горном Алтае. Кабинетский чиновник соглашался: среди алтайской бедноты пока ещё плохо усваивают, «как это вдруг земля стала его, что никто не посмеет, ни Аргымай, ни Манджи, забраться на его землю со стадами. «Но ведь Манджи может пригнать ко мне свой скот?" – спрашивал у топографа один из бедняков. «Нет, не может. Если его скот зайдёт, ты взыщешь с него за потраву». – «Как я могу взыскать с быков? Что толкуешь... Если б сам Манджи пришел и стал есть мою траву, с него можно взыскать. А чего возьмёшь с быка? Бык ничего не заплатит…» – "Манджи заплатит». – «Как смею я с него просить? Я ему должен. Он осердится, муки не даст…»

Чабаны и табунщики высказывали при Столыпине много таких опасений, но Аргымай уже видел: свободные алтайские фермеры могут жить точно так же, как фермеры в Англии, Германии или Америке. Они тоже смогут быть настолько свободными, что ни он сам, ни брат его Манджи не будут привязывать к себе чабанов из-за мешка муки или товаров, выданных в долг. Аргымай видел справедливость столыпинских реформ и понимал, что его народ без земли не останется.

Шишков рассказывал, как на Песчаной кержаки надумали себе землю нарезать. Но им досталось земли «значительно меньше, чем калмыкам». Кержаки даже бунт подняли, дело дошло до властей. «Нам всё одно здесь не жить, – жаловались бородачи. – Уйдём. Всю землю орде роздали». А почему их ущемили в правах? Об этом Шишкову рассказал крестьянин из Онгудая Черепанов, работавший на Песчаной переводчиком при топографе.

Кержаки без зазрения совести притесняли алтайцев. Захватывали лучшие земли и распахивали их, всячески выживали здешних чабанов с их пастбищ. И вот за это, за такое самоуправство, столыпинские землемеры им мало земли дали. «А калмыкам больше и лучше. Они всё-таки в этой местности хозяева», – справедливо рассудил онгудайский крестьянин Черепанов.

Картина освоения Алтайских гор и Степного края была примерно одинаковой. Столыпин строго следил за тем, насколько справедливо складывались товарно-денежные отношения между пришлым и коренным населением. Он писал: «Первые земли были арендованы в Сибири  овцеводами по полкопейки с десятины. Теперь цена уже дошла до тридцати копеек, но и это, конечно, гроши – даже по сравнению с дешёвыми австралийскими пастбищами».

Отгонное скотоводство получало вторую жизнь на просторах Сибири, и, как тогда казалось, в считанные годы дикий и безлюдный край мог выйти в конкуренты Австралии и Аргентине. Кто мог предположить тогда, что вслед за реформами Столыпина придёт «красный переворот»? За год до трагической гибели Столыпин писал после сибирской поездки, что от наплыва в Сибирь и Степной край русских переселенцев «выигрывают и переселенцы, и киргизы, и самая степь, и русская государственность».

Столыпин полагал, что свободный поток переселенцев – непременное условие для свободного развития экономики на востоке страны, а излишняя государственная опека губительна не только для русских переселенцев – в такой же степени она вредна и для туземного населения: «По глубокому убеждению нашему, устраивать нужно не киргизов, а саму киргизскую степь, и думать не о будущем отдельных кочевников, а о будущем всей степи». В этих словах Столыпин – подлинный государственник-интернационалист, которого не могли понять не то что черносотенцы с большевиками – даже кадеты и будущие эсеры не всегда видели конечные цели столыпинских реформ.

(Окончание здесь).

На снимке: 1911 год; во время крестьянского праздника в алтайском селе Шебалино