Леонид Сергеев: «Внутри каждого – потаенная дверь…»

Позвольте спросить, какая связь может быть между карасями и симфоническим оркестром? Известному барду Леониду Сергееву виднее, ибо он, к кому пришли как-то две строки «Симфонический оркестр уезжает на гастроли, и на это время в яму запускают карасей», сразу понял, что дело движется к новой песне. И сочинил ее… через годы. «Караси живут не тесно, размножаются в неволе и прекрасно обживают свой искусственный бассейн…» – продолжилась первая строфа. Ну и так далее. Эту песню вместе с другими мы услышали на гала-концерте фестиваля авторской песни «Манжерок-2013», на который популярный автор-исполнитель Леонид Сергеев был приглашен как желанный гость и член жюри. Его персональный концерт, конечно же, был в программе фестиваля.

Леонид Сергеев – мирный и спокойный с виду, на сцене генерирует особую энергию. В песнях через смешное у него вдруг «вылазит», простите, такой чертополох бытия, что понимаешь, насколько автор болеет за несовершенство жизни, глубоко грустя, а где-то откровенно негодуя. С его творчеством познакомилась много лет назад, благодаря пластинке «Зуб мудрости», и оно было искренне оценено мною… Интересно, какой он, Леонид Сергеев – «в жизни»?..

- Леонид, хватает ли этому миру доброты сегодня?

- Доброта… Трудно сформулировать, что такое «доброта» какими-то тремя-четырьмя словами. Доброта – это когда у меня есть две конфеты, и я одну отдаю другому? Или – у меня есть одна конфета, и я ее отдаю другому? Я на ваших глазах пытаюсь «нащупать» стержень этого понятия… Как социально-общественное понятие доброта, увы, стремительно уменьшается в объемах, а по-другому быть и не может, ибо всё, что происходит извне, да и внутри нас – тому способствует.

Если долгое время нам говорили, что «все люди братья» и «все мы – одна семья», что моральное стоит выше материального, что «человек человеку друг, товарищ и брат», то сейчас всё наоборот происходит. Раскол. Каждый – сам за себя. Раньше дрались до первой крови, а сейчас бьют так, чтоб человек не поднялся. Жизнь человеческая ничего не стоит. Убить человека – как сплюнуть... Поэтому доброта проявляется сейчас редко, но очень заметно. Это волонтерские дела, помощь больным, пусть в небольших объемах, но «выпуклыми» люди становятся благодаря этой работе. Хотя знаете, никогда не мог понять, почему этим не занимается государство? Почему это всё перекладывается на плечи одиночек, пусть гениальных, заполненных по самую макушку вот этой добротой, которые не делиться ею не могут? Обидно…

- Наверное, на бард-фестивалях, подобных тому же «Манжероку», люди тоже делятся добротой? У творчества ведь есть предназначение – отдать часть себя, какое-то тепло…

- Творчество для меня – прежде всего самовыражение. А оно без отдачи невозможно. В свое время американцы проводили исследования: артист – зритель. И они пришли к выводу, что артист, выходя на сцену, старается «покрыть» своей энергией пространство. И чем больше отдаёт, тем больше ему возвращается.

Здесь, когда ты делишься своим сокровенным… Знаете, я абсолютно уважаю всех людей, которые выходят на сцену. Даже графоманов и бесталанных. Потому что выйти на сцену перед всеми, выйти из круга, от костра – это поступок. Человек переступает грань, отрешается от чего-то привычного, совершает определенное внутреннее усилие. Если ты вышел и показываешь свое сокровенное, то ведь очень больно, если в него попадает не то, на что ты рассчитывал. Ведь внутри каждого человека – потаенная дверь, в которую он себя-то не всегда впускает, и если раскрываться – то до конца… Надо очень сильно доверять тем, кто тебя слушает. Понять этих людей, принять их. Или надо быть совершеннейшим дураком, которому всё равно. Не раскрываться на сцене – фальшивить перед собой, прежде всего…

- Герой одной из ваших песен, сидящий в одиночестве напротив зеркала в трещинах, разделяет печаль с собственным отражением. С себя писали картинку?

- Всё, о чем я пою, всё – о себе. Эгоцентризм здесь уместен. Можно влезать в образ, можно от чьего-то лица петь, но всё пропускается через себя. Безусловно. Я люблю одиночество. Вообще, по жизни, по характеру я… Ну, меня же не зря Леней назвали – производное от слова «лень». Я себя сравнивал раньше с большим толстым котом, который лежит на теплой батарее и смотрит одним глазом на эту жизнь... И вот жизнь делает такой ход – она меня постоянно поднимает и куда-то гонит, гонит и гонит. И я мотаюсь по миру, вместо того, чтобы «лежать на батарее».

- А теперь – серьезно или несерьезно – о том, что происходит сегодня с бардовской песней.

- На мой взгляд, то, что с ней происходит, то и должно происходить. Бардовская песня – довольно точный камертон того, что происходит в обществе. Громкое общество – громкая песня. Плохо обществу, плохо песне. Хорошо обществу, и песне хорошо. Но так как обществу хорошо не было никогда в принципе, то…

Раньше авторская песня была очень глубока, но мала по своим очертаниям. Потом она разлилась, но стала мелка. Жажду самовыражения не отменить. Пока человек этого хочет – а он всегда будет этого хотеть – значит, всегда будет авторская песня. Если он не будет искать своих однопарольных, одноплеменных людей, его просто разорвет изнутри от мыслей. Он должен делиться и обмениваться информацией. Телами. Чем угодно. Человек – животное стадное. Он не одиночка. Волк – одиночка, а человек – не волк. (Хочется в это верить.) Если раньше Окуджава и Городницкий говорили, что песня умерла, я понимаю, о чём они. Они – о той песне, которая была объединяющей силой. В 70-е годы пели «Возьмемся за руки, друзья…» Люди так делали и сплачивались. Шли в леса, в залы. И даже на стадионы. Я помню малую арену «Лужников» – пять тысяч с половиной людей. Битком! Кремль – битком! Служители малой спортивной арены «Лужников» спрашивали нас, откуда мы взяли всех этих людей, имея в виду зрителей. Они кроме как хоккейных болельщиков никого не видели и говорили: «Лица! Лица идут!». Нормальные человеческие лица…

В перестройку народ катнулся на улицы и выплеснул энергию. Как о волнолом разбился, стёк назад, и стагнация началась. Сверху начали прижимать потихонечку, а сейчас уже очень явно прижимают. Сначала промокательной бумагой, потом наждачком, потом деревяшечкой сверху, и – гробик готов.

Сейчас все – по своим квартирам. Мой дом – моя крепость. Для кого-то актуален вопрос выживания. Какая песня!.. «Да, да, ребята, я тоже так чувствую, всё нормально, но только у меня семья, дом, я уже из романтического возраста вырос. Я уже – законопослушный отец семейства (или мать четверых детей)…» Какие леса и песни? Это всё естественно.

- Чем нынешнее поколение авторов-исполнителей отличается от предыдущих?

- Есть новое поколение, молодая волна… Паша Фахртдинов, Саша Щербина, Костя Орищенко… Интересные авторы. Но – Костю Орищенко или Киру Малыгину после третьей за столом не споёшь хором, как «Милую мою». Не споёшь, потому что это будет глупо… Они все сейчас – особые. С таким тонким внутренним мироощущением… Идет сейчас очень личностная песня. Ты можешь ей только сопереживать. Можешь восхищаться. Так что же происходит с авторской песней? Она что, больна? Нет! Она просто другая. А темы остаются те же самые… Всё идет так, как должно быть. А песня была, есть и будет.

- Сколько дисков записали? Есть ли книжки?

- Одиннадцать дисков, две с половиной книжки. Третью недавно выпустил. Чисто моя, стилевая такая. Называется она «Фарш». Вроде альманаха, там как бы – четыре автора (это все – я). Один – чеховской поры, второй – японец-псевдофилософ, третий – человек, который сидел в зоне и написал поэму. А четвертый – Леонид Сергеев, рассказывающий о своей поездке в Германию. Дурь и смурь такая.

- Ваше любимое блюдо – оливье, цвет – синий, женское имя – Танька. О том поведал ваш персональный сайт. Про синий цвет ясно: «Цвет небесный синий цвет полюбил я с малых лет…». Оливье – народное блюдо. А вот имя женское?..

- Не знаю. Это родилось оттого, что я посмотрел на какие-то свои песни, и там упоминается добрым словом именно Танька. Не Машка и не Галька. Были у меня и приятельницы и знакомые Таньки. Но жена – Ира, дочь – Ира. Вот так бывает.

- «Колоколенку» всё так же просят исполнить на концертах?

- Это как визитная карточка. Ей в этом году исполняется 34 года. Она «выскочила» на телевидении в «Музыкальном ринге» как раз в тот период, когда общество пробуждалось. И вдруг – «Колоколенка»... Для меня еще больше стали с годами оживать ее герои. И теперь я понимаю, что была мне данность сверху. Я просто – проводником выступил. Песня через меня пришла.

- Сейчас, когда у вас за плечами немало песен и сцен, когда много накоплено, может быть, вы знаете себя гораздо глубже? Как вы себя ощущаете сегодня?

- Мне нравилось всегда такое определение, что каждый стремится к уровню своей некомпетентности. Это как горизонт, который никогда не достичь. Чем больше я узнаю себя, тем меньше знаю. Потому что передо мною открывается все новое и новое… Влез на Эверест, а впереди еще выше гора. Вот по этой схеме я и живу. Очень многого не знаю, не понимаю. Что такое процесс творчества – тоже не могу понять. Я живу ощущениями и эмоциями. Меня шатает из стороны в сторону… Я только могу рассказать, как проходит мой творческий процесс. Творческо-бойцовое состояние у меня возникает, когда я куда-то далеко еду, сижу у окна. Еду, еду, смотрю в окно, и наступает такой момент, когда сливается пейзаж, он куда-то уходит, а я – ухожу в себя… И какие-то образы пролетают. Я – отрешился…

- Песенная поэзия существует по своим законам. Вы строго к ней относитесь...

- Я не считаю, что сам пишу стихи. Слышать поющего человека – одно, читать глазами – другое. Когда выпустили после смерти Высоцкого книгу «Нерв», у меня волосы дыбом встали. Туда просто накидали песен. И было видно – вот тут вылезло за размер, здесь – несоответствие. Тут он проговорил, тут протянул. Его, который так чувствовался в своих песнях, в этих текстах не было. Когда я сижу в жюри и слушаю выступающих, я не анализирую, соблюдается ли стихотворный размер. Мне важно ощущать. Это все очень вкусово, очень личностно.

- Впечатления от нынешних бард-фестивалей какие?

- В прошлом году летом я побывал на 8 фестивалях. Так поэты пошли, я вам скажу! Как маслята после дождя… Они «забили» и авторов, и исполнителей. И поэты – интересные! Такие у всех миры! И всё точно, искренне, энергетически мощно! Прямо нарадоваться не мог. Это вселяет определенные надежды. Язык, как его ни пытаются угробить, живет!

- Как у нас вам?

- Спасибо Ире Орищенко, что сюда пригласила… Как хорошо сидеть просто на Катунском бережку, глядеть на воду эту, текущую веками, и размышлять о бренности бытия, на горы смотреть. Это энергия… В городе можно только существовать.

- Сквозь ваш песенный юмор чувствуется боль и плоды самокопаний…

- Однажды меня спросили, а почему мои смешные песни такие несмешные? Я возрадовался. Это – мое кредо, мой конек. Я считаю, что через смех можно говорить обо всем. О высоком, о трагическом, об ужасном. Это сильнее действует. Когда человек смеется, он обезоружен. Он не может совершить подлость. Когда человек отсмеялся, то потом понимает, что не о смешном речь идет. Я – не из записных шутников. Человек – сосуд наполненный. Весь в себе. Когда дело наступает, надо выйти на сцену, вот тут нужно исторгнуть из себя. А так… спокойнее надо быть. Сон – самое беспечное время препровождения. Я вижу сны, даже цветные. И в них иногда даже приходят строки…

…Итак, на теплой волне отзвучал фестиваль «Манжерок-2013»… В гости к нему в этом году приезжали: Леонид Сергеев из Москвы, Ирина Дроздова из Читы, Константин Орищенко, Юлия Ефремова и Игорь Иванченко – из Томска. Лауреатами стали: Иван Федоров из Соузги и Анастасия Куринская из Серебрянска – в исполнительской номинации, Николай Мигай из Зыряновска и Екатерина Рупасова из Первомайского – в номинации «Поэт», Илья Нузиров из Барнаула в номинации «Автор», ансамбль «Горлинка» из Горно-Алтайска в номинации «Ансамбли»… Гран-При фестиваля присужден Алине Кензор из Горно-Алтайска, выступавшей в авторской номинации. Поздравляем всех, для кого фестиваль стал источником музыки души и прекрасного летнего настроения!