Нам никуда не уйти от этих взглядов

В последнюю пятницу марта выставочный зал Национального музея РА имени А.В. Анохина собрал почитателей таланта Алексея Куладжи — внука алтайского просветителя, предпринимателя и мецената Аргымая Кульджина. В разные годы мне доводилось писать о его стихах и живописных полотнах, о выставке 2013 года, и вот — новая выставка, к 70-летию поэта и художника.

Обращаясь к посетителям, пришедшим на ее открытие, Тамара Куладжи рассказывала о последнем и самом плодотворном периоде творчества мужа, его исканиях, но больше — о времени, которое рождало его стихи и полотна. В просторном Атриуме, вспоминая о том, как работал Алексей Каруевич, она повторила, что профессия архитектора оставляла свой отпечаток на его картинах, и все-таки в портретах он искал и находил самое главное для передачи характера человека — его взгляд;  и через выражение глаз передавал состояние его души, доходил до самых глубин внутреннего мира.

Таким стал его портрет алтайского кайчи, великомученика и провидца Алексея Григорьевича Калкина.

Чтобы лучше понять, каких глубин достиг внук Аргымая в работе над лучшим из портретов, собранных на его юбилейной выставке, я решил перейти на время в другой зал, где как раз представлена экспозиция, тоже юбилейная — к 100-летию Ойротской автономной области. И там, среди парадных портретов, головокружительных батальных сцен, монументальных пейзажей и всего героического я тщетно искал живые лица героев, свободные от официальных масок, от «требований момента» и от всего, что называлось «лакировкой» в эпоху недолговечного социалистического реализма. Искал, чтобы просто увидеть лица людей такими, какими они были в обычной жизни, и по ним лучше понять то время, которое многим кажется теперь нереальным.

На панорамном полотне «Переход отряда И.И. Долгих через Яломанский перевал» (1948) главный герой — почти как Суворов с суриковского «Перехода», а чуть поодаль на стене его же портрет работы С.И. Чернова (1953), и там уже нет ничего героического в облике красного командира, о котором жива до сих пор жуткая правда в Катанде и окрестных деревнях. Потухший взгляд, ворошиловские усики, неуклюже надетая алтайская шапка, мрачный колорит портрета — нет, никто не сказал бы, что это тот самый начальник Барнаульской тюрьмы и доблестный офицер ГУЛАГа с 20-летним стажем. Если б не подпись: портрет И.И. Долгих.

Как выглядели расстрелянные им «враги народа», репрессированные крестьяне, врачи, священники? Их портреты в советское время не писали, и в последние годы о них снова предлагают забывать. Но разве кому-нибудь легче от такого беспамятства? На первой выставке внука Аргымая был выполненный им портрет Николая Мендина, он есть и в книге воспоминаний «Себя всю жизнь искавший…» (2012).  В тот раз я еще не знал о судьбе предков Мендина, которые были сосланы в Нарым, и там, в васюганских болотах, они остались в братской могиле с уймонскими старообрядцами, а отца Мендина чудом удалось спасти. Он был ребенком, и под полой алтайской шубы маленького беглеца в том горестном возвращении укрывал от конвоиров больной старик, которому разрешили вернуться. Взрослые, которые были обречены на гибель, доверили старику последнего мальчика из их рода, и только благодаря им появился на свет Николай Мендин, герой одного из многих портретов, которые оставил после себя Алексей Куладжи.

В каждом портрете — своя судьба.



Когда ходишь по выставке «Советская Ойротия в произведениях художников», не покидает ощущение какой-то оборванной памяти, и среди всех красноармейцев, комиссаров, героев разных пятилеток как не было, так и нет места никому из тех, кого называли совсем недавно «классовыми врагами». А это значит, что День примирения у нас пока что числится лишь в календаре, и, похоже, нескоро еще люди Аргымая встанут в один ряд с героями пятилеток.

Вовсе не желая никого обидеть, назову один-единственный портрет из длинной галереи представленных передовиков, который показался мне ближе других к портретам Алексея Куладжи из соседнего зала. Перед ним просто останавливаешься и стоишь, понимая, что словами не передать всего, что хотел сказать ивановский художник Сергей Кожаев, которого однажды судьба привела к нам в Горный Алтай. Это его портрет «Доярка Дёмкина».

При желании можно искать параллели к этому портрету среди работ Аркадия Пластова, Виктора Попкова, Гелия Коржева, других мастеров советской живописи, временами выходившей за рамки канонов тогдашней идеологии. На нынешней юбилейной выставке много портретов, выполненных профессионально, даже на грани некоего совершенства — но почему-то один только этот облик простой деревенской женщины, далекий от расхожих стандартов «народной красоты», заставляет остановиться и задать себе простой вопрос: почему в ее облике нет распространенных в коридорах тогдашней власти, безудержных представлений о «радости труда»?

Ради чего были все жертвы и подвиги «комиссаров в пыльных шлемах», если одним-единственным взглядом героини этого портрета перечеркивается вся фальшь тогдашней идеологии? Как смогла оказаться партийно-комсомольская накипь в рядах теперешних олигархов, скороспелых собственников, новых «элитариев»? И не к ним ли, бегущим теперь на Запад, к награбленному после переворота, обращен из недавнего прошлого этот взгляд малоимущей деревенской женщины? 

И точно так же перед портретом кайчи Алексея Григорьевича Калкина никуда не уйти от его пристального взгляда, обращенного только к тебе. И хотя умом каждый посетитель готов понять, что у кайчи, лишенного зрения, не может быть взгляда, и тут что-то совсем другое — а что? И нет ответа на этот вопрос, поставленный перед нами внуком Аргымая в последний год его творчества. И как знать, может, для того и призван он был обратно на родину, чтобы встретить однажды, почувствовать на себе взгляд «алтайского Гомера» и обратить к каждому из нас этот побудительный взор Вечности?

У каждого свои вопросы в минуты личного предстояния перед светлым Образом, и, наверное, пришло время отвести для него достойное место среди лучших полотен музея.  Всё же странное дело: после открытия выставки случилось так, что в стенах музея я оказался в кругу дальних родственников Аргымая Кульджина, Данила Тобокова, Чорос-Гуркина и даже легендарного Солтона, но что поразительно — внуков и детей красных комиссаров, полузабытых деятелей партхозактивов и просто «перевертышей» снова не было. И в разговорах между собой внуки незаконно репрессированных в который раз удивлялись: почему судьба снова сводит их вместе? Так уже случалось в прошлые времена, только тогда встречались старшие родственники. Почему история повторяется? И это был еще один вопрос, который поставил перед нами внук Аргымая за три дня до своего юбилея.

P.S. Выставка к 70-летию Алексея Куладжи работает в Национальном музее РА имени А.В. Анохина до 9 мая. В соседнем зале — «Советская Ойротия в произведениях художников».